На сайте Псковских железных дорог опубликована статья "
Ловушка для Императора на Псковских железных дорогах" Юрия Киселева, рассказывающая о последнем странствии литерных поездов А и Б, и соответственно о последних днях царствования Николая II.
Статья проиллюстрирована фотографиями интерьеров императорского поезда.
Гостиная в вагоне императорского поезда
Замечу, что более подробно и из первых уст можно прочитать о перипетиях литерных поездов и их обитателей весной 1917 года в
воспоминаниях полковника А.И. Спиридовича, опубликованных на Хроносе (тескт воспоминаний проиллюстрирован фотографиями с сайта
Псковские железные дороги) :
" В 9 ч. 40 м. вечера экстренный поезд, везший
Гучкова и
Шульгина, состоявший из вагона и локомотива, подошел к станции Псков. Паровоз был украшен красными флагами. Едва поезд остановился, из вагона выскочили несколько субъектов в военной форме с ружьями и стали у подножки вагона. Субъекты не умели обращаться с оружием.
В вагон поднялся флигель-адъютант Мордвинов, отыскал депутатов и попросил их к Государю, сказав: „Его Величество вас ждет". Депутаты забеспокоились, что не могут привести себя в порядок. Они были небриты уже несколько дней, в помятых воротничках, нечищеных костюмах. Пошли, как были. Гучков шел, опустив голову. Шульгин что-то отвечал на вопросы Мордвинова. Вошли в вагон-столовую. Скороход помог снять пальто и провел депутатов в салон, где их встретил министр Двора граф Фредерикс. Тщательно причесанный, безукоризненно нарядно одетый, с тремя портретами Императоров, усыпанными бриллиантами, на груди, на голубом банте, граф был очень декоративен и бодр. Около него находился начальник Военно-походной канцелярии, Свиты генерал-майор Нарышкин.
Любезно поздоровавшись с депутатами, граф сказал что Государь сейчас выйдет и спросил, что делается в Петрограде. Гучков ответил, что там стало спокойнее, но что дом министра разгромлен, а что сталось с его семьей, он не знает. Граф взволновался.
В это время, по распоряжению генерала Воейкова, комендант поезда Гомзин занял пост в столовой, чтобы никто не приближался даже к дверям, ведущим в салон, сам же {308} дворцовый комендант занял пост на площадке, ведущей в салон из царского вагона через прихожую.
Столовая Императорского поезда
В салон вошел Государь. Он был в пластунской черкеске, спокойный и бледный. Подав руку депутатам (Государь их знал давно), Его Величество спросил — а где же генерал Рузский? Кто-то ответил, что генерал сейчас придет. Гос
ударь сел у стены по одну сторону придвинутого вплотную к стене небольшого четырехугольного стола и жестом предложил всем занять места, указав Гучкову стул справа от себя. Напротив поместились Фредерикс и Шульгин. В углу, за маленьким столом устроился начальник Военно-походной канцелярии Нарышкин чтобы записывать всё происходящее.
По знаку Государя начал говорить Гучков. Сильно волнуясь, опустив голову и глядя на стол, положив на стол правую руку, Гучков говорил довольно долго, гладко, очень корректно и совсем не касался прошлого.
Государь слушал, слегка прислонившись к стене, глядя перед собой. Лицо его было совершенно спокойно и „непроницаемо", как говорил потом Шульгин.
Гучков глухим голосом докладывал Государю,
что они приехали по поручению Временного Комитета Государственной Думы, чтобы дать те советы, которые могут вывести страну из тяжелого положения. Петроград в руках движения. Бороться с ним безнадежно. Борьба поведет лишь к напрасным жертвам. Попытки послать для усмирения войска с фронта не будут иметь успеха. Ни одна воинская часть этого не выполнит. Как бы ни была верна и надежна воинская часть, соприкоснувшись с атмосферой Петрограда, она перейдет на сторону движения и поэтому „всякая борьба для Вас, Государь, бесполезна", — сказал Гучков.
Как пример, Гучков рассказал, что в ночь на 1 марта в Государственную Думу явилась депутация из Царскосельского дворца, в котору
ю входили представители Конвоя, Собственного полка, Железнодорожного полка и Дворцовой полиции, всего 25-30 человек.
Все они заявили, что всецело присоединяются к новой власти, что будут по-прежнему охранять имущество и жизнь {309} которые им д
оверены, но просят выдать им документы с удостоверением, что они находятся на стороне движения.
Гучков подчеркнул, что по этому примеру Государь может видеть, что он не может ни на кого рассчитывать. Необходимо последовать совету Временного Комитета — отречься от престола. Большинство пославших их стоит за ко
нституционную монархию. Советуют отречься в пользу Наследника Алексея Николаевича с назначением регента Вел. Кн. Михаила Александровича.
Гучков уже заканчивал свою речь, как вошел генерал Рузский. Поклонившись, он занял место у свободной стороны стола, оказавшись между депутатами. При последних словах Гучкова Рузский нагнулся к Шульгину и прошептал: „Это дело решенное. Вчера был трудный день. Буря была..." Рузский шепнул та
кже, что из Петрограда идут вооруженные грузовики. (В. Шульгин „Дни").
Гучков закончил свою речь советом, чтобы Государь, „помолившись Богу", пошел навстречу пожеланиям Государственной Думы и отрекся в пользу сына.
При упоминании о молитве, Государь впервые, как-то странно, взглянул на Гучкова. Гучков же закончил речь, подал Государю бумажку — проект манифеста.
Взяв бумагу и сложив ее аккуратно, Государь стал отвечать.
Твердым и спокойным голосом Государь сказал, что вчера и сегодня он уже обдумал этот вопрос и еще в три часа дня принял решение отречься в пользу своего сына Алексея, но затем изменил решение. Он не может расстаться со своим больным сыном и решил отречься в пользу своего брата Михаила. „Надеюсь, вы поймете чувства отца", — произнес Государь более тихим голосом.
Депутаты, как бы, растерялись. Шульгин просил Государя дать им некоторое время подумать и обсудить этот вопрос, так как они были уполномочены просить отречение в пользу Наследника Алексея Николаевича. Взяв со стола сложенную бумагу, Государь вышел из салона в свой вагон.
{310} Увидев на площадке Воейкова, Государь заметил, что речь Гучкова, сверх его ожидания, была очень корректна и спросил: — „А вы заметили как вел себя генерал Рузский?" Воейков ответил, что, оставаясь на площадке, он мог только слышать, что там происходило. Генерал проводил Государя до купе и прошел в салон
(Генерал Ю. Н. Данилов в статье — „Мои воспо
минания об Императоре Николае II", помещенной в 19 томе „Архива Русской революции", утверждает, что он находился в салоне когда шла беседа Государя с депутатами об отречении. Дворцовый Комендант Воейков и письменно, и на словах категорически нам это отрицал.
В записях гофмаршальской части имя генерал
а Данилова в числе принятых в тот день Государем не упоминается. Не говорит о нам и генерал Рузский. Не упоминает о нем и Шульгин в своем отчете, напечатанном в газетах 8 марта 1917 г., где он указывает всех присутствовавших при отречении. Не упоминает о генерале Данилове и дежурный флигель-адъютант Мордвинов, видевший как пришел Рузский и слышавший как он резко говорил: „Всегда будет путаница, когда не исполняют приказаний. Ведь было ясно сказано — направить депутацию раньше ко мне. Отчего это не сделали. Вечно не слушаются". (Русская Летопись т. 5). Ввиду такого противоречия приходится предположить: не прошел ли генерал Данилов в салон во время перерыва, после ухода оттуда Государя Императора, ко
гда, провожая Государя, ушел со своего поста, с площадки, и Дворцовый Комендант, когда в силу происходившего волнения, был нарушен и строгий этикет и вход с площадки через прихожую в салон оказался свободным.).
Оставшиеся в салоне стали обсуждать имеет
ли право Государь по основным законам отречься от престола за своего сына. Генерал Нарышкин пошел в канцелярию взять том законов. Посмотрев с полковником Мордвиновым, он ничего по этому поводу в законах не нашел. Мордвинов, волнуясь, советовал доложить Его Величеству, что, по духу и смыслу общих законов, отец-опекун не может отказываться от каких-либо прав в ущерб опекаемого. Нарышкин спешил и унес том в салон, где и вручил депутатам. Его потребовали к Государю.
Шульгин и Гучков, которых поднятый вопрос только и касался, отойдя в сторону, обсуждали создавшееся новое, {311} неожиданное для них положение. Учтя столь благоприятную для них обстановку в смысл
е отречения вообще, чего они никак не ожидали, и трудное положение в Петрограде, депутаты решили принять отречение так, как предлагает его Государь. На этом решении депутаты и остановились окончательно. Депутаты подняли вопрос о желательности назначения еще Государем князя Львова председателем Совета министров, а Великого Князя Николая Николаевича Верховным Главнокомандующим. Решили просить об этом Государя.
В этот перерыв, по приглашению Государя, в салон пришел генерал Воейков и предложил депутатам несколько вопросов о Петроградских событиях, о разгроме квартиры министра двора. Появился в салоне и генерал Данило
в, вступивший в разговоры с депутатами.
Перерыв продолжался часа полтора. Выходили покурить в столовую, куда вела дверь, около которой стоял Гомзин.
+ + +
Во время перерыва Государь Император, твердо приняв надуманное решение, лично составил черновик акта отречения в пользу В. К. Михаила Александровича, использовав, отчасти, и проект, присланный из Ставки,
вызвал генерала Нарышкина и приказал переписать его на машинке, что и было выполнено в купе Военно-походной канцелярии. Подписав акт карандашом, Государь отправился в салон. Все поднялись. Полная тишина. Его Величество обратясь к депутатам, подал Гучкову две листка бумаги, сказав — „Вот акт отречения, прочтите".
Салон императорского поезда, где русский император Николай II объявил о своем отречении от престола.
Гучков стал читать вслух. То был красивый, благородный манифест, отречения от престола в пользу В. К. Михаила Александровича. Вн
изу стояла подпись — „НИКОЛАЙ".
Гучков не возражал. Шульгин просил вставить, что новый Император должен принести на верность конституции — „всенародную присягу". Государь сел за столик и вставил карандашом: „принести ненарушимую присягу".
Шульгин просил еще нельзя ли указать время отречения тем самым {312} часом, когда Государь уже принял первоначально решение об отречении. Государь отметил на акте: 2 марта 15 часов. Гучков доложил, что манифест он повезет в Петроград и так как в дороге возможны всякие случайности, то было бы желательно изготовить два подлинных акта и передать второй экземпляр на хранение генералу Рузскому. Государь нашел это целесообразным. Затем депутаты доложили Государю о желательности назначения именем Государя председателя Совета министров князя Львова и Верховного Главнокомандующего В. К. Николая Николаевича.
Письменный стол Николая II за которым он за которым он вносил изменения в акт об отречения.
Государь охотно согласился и на это, и лично написал два Указа Сенату, пометив их 2-мя часами 2 марта. ГОСУДАРЬ вручил акт и указы генералу Нарышкину и повелел переписать немедленно их начисто и дать на подпись Его Величеству. Государь поднялся. Всё было кончено.
ОТРЕЧЕНИЕ ГОСУДАРЯ ИМПЕРАТОРА НИКОЛАЯ АЛЕКСАНДРОВИЧА совершилось. Осталось его оформить. Все были крайне взволнованы. Шульгин, очутившись около Государя, даже сказал по поводу назначения князя Львова: — Ах, Ваше Величество, если бы вы это сделали раньше..." Отвечая на вопросы Шульгина, Государь сказал, что он предполагает проехать в Ставку, проститься, повидать Матушку и затем уже вернуться в Царское Село.
Государь стал прощаться. Подал руку депутатам и генералам и удалился в свой вагон. Стенные часы салона показывали 11ч. 45м. ночи. Салон опустел. Депутаты направились к вагону генерала Рузского. На путях стояла толпа народа. Посыпались вопросы. Гучков сказал небольшую приличную речь об отречении Государя. Толпа молчала. Некоторые крестились. Депутаты прошли в вагон генерала Рузского, где им предложили закусить.
Около часу Акт отречения в двух экземплярах и Указы были напечатаны и Государь подписал их. В слезах, едва смог от волнения скрепить их своею подписью граф Фредерикс. Акты с Указами отнесли в вагон генерала Рузского и {313} сдали под расписку депутатам. Вскоре затем поезд с депутатами отбыл в Петроград, а по телеграфу полетели донесения в Ставку и в Петроград и, даже, был передан по проводу самый акт.
Акт об отречении Императора Николая II-го гласил:
Ставка. Начальнику Штаба.
„В дни великой борьбы с внешним врагом, стремящимся почти три года поработить нашу родину, Господу Богу угодно было ниспослать России новое тяжкое испытание.
Начавшиеся внутренние народные волнения грозят бедственно отразиться на дальнейшем ведении упорной войны. Судьба России, честь геройской нашей армии, благо народа, все будущее дорогого нашего Отечества требуют доведения войны, во что бы то ни стало, до победоносного конца.
Жестокий враг напрягает последние силы и уже близок час, когда доблестная армия наша, совместно со славными нашими союзниками, может окончательно сломить врага.
В эти решительные дни в жизни России, почли мы долгом совести облегчить народу НАШЕМУ тесное единение и сплочение всех сил народных для скорейшего достижения победы и, в согласии с Государственной Думою, признали МЫ за благо отречься от Престола Государства Российского и сложить с СЕБЯ Верховную Власть.
Не желая расставаться с любимым сыном НАШИМ, МЫ передаем наследие НАШЕ брату НАШЕМУ Великому Князю МИХАИЛУ АЛЕКСАНДРОВИЧУ и благословляем ЕГО на вступление на Престол Государства Российского.
Заповедуем брату НАШЕМУ править делами государственными в полном и ненарушимом единении с представителями народа в законодательных учреждениях, на тех началах, кои будут ими установлены, принеся в том ненарушимую присягу.
Во имя горячо любимой Родины, призываем всех верных сынов отечества к исполнению своего святого долга перед ним повиновением Царю в тяжелую минуту всенародного {314} испытания и помочь ЕМУ, вместе с представителями народа, вывести Государство Российское на путь победы, благоденствия и славы. Да поможет Господь Бог России!
Г. Псков.
НИКОЛАЙ. 2 марта 15 час. 1917 г.
Министр Императорского Двора
генерал-адъютант граф Фредерикс.
+ + +
Весть о состоявшемся отречении, как молния, пронеслась по царским поездам. Все были расстроены, растеряны. Многие плакали. Плакали генералы, плакали офицеры и солдаты, чиновники, прислуга и даже казаки.
Скороход Климов, проходя в слезах мимо С. П. Федорова, сказал ему с горечью: „И как же это господин Протопопов уверяли, что можно ехать в Ставку, ничего не будет"... Сергей Петрович, глотая слезы, посмотрел недоуменно и только пожал плечами.
После ухода депутатов, свита, кроме Фредерикса, собралась в столовой. Подавали запоздалый чай. Хотелось быть вместе. Настроение подавленное. Точно скончался близкий любимый человек. Говорили вполголоса. Уже никого не бранили, никого ни в чем не обвиняли. Только жалели близкого, навсегда ушедшего человека...
Кто-то из хладнокровных реалистов (а где их нет) начал было говорить об идущих, якобы, вооруженных грузовиках, о прокламациях, которые разбрасывали с депутатского поезда, но разговора никто не поддержал. Мысли всех прикованы к купе одинокого отрекшегося Государя...
В два часа ночи „Поезд ЛИТЕРА А" отбыл из Пскова в Могилев. Перед отъездом Государь передал Воейкову следующую телеграмму:
„Его Императорскому Величеству МИХАИЛУ. Петроград. События последних дней вынудили меня решиться бесповоротно на этот крайний шаг. Прости меня, если огорчил {315} тебя и что не успел предупредить. Останусь навсегда верным и преданным братом. Возвращаюсь в Ставку и оттуда через несколько дней надеюсь приехать в Царское Село. Горячо молю Бога помочь тебе и твоей Родине. НИКА".
Телеграмма была передана из Сиротина.
Государь просил Воейкова зайти к нему, как только поезд тронется. Воейков пришел. В купе светила только лампада перед образом.
Государь поднялся, обнял Воейкова и разрыдался... Нервы сдали, наконец... В свой дневник Государь ночью записал:
— „В час ночи уехал из Пскова с тяжелым чувством пережитого. Кругом ИЗМЕНА, ТРУСОСТЬ и ОБМАН".
"
